Еще про Волчьего Пастыря

ВОЛЧИЙ ПАСТЫРЬ, СКОТИЙ БОГ И БОГ БОГАТСТВА И ИЗОБИЛИЯ У ИНДОЕВРОПЕЙСКИХ НАРОДОВ
Многие индоевропейские народы сохранили в своих мифах воспоминания о волке как пособнике прибавления в семействе и увеличения приплода в домашнем стаде. Однако более ярко выражена другая функция волка как Волчьего пастыря — пастуха волков.
Волчий пастырь в "Нартском эпосе" — пастырь только волков. Другими животными ведает другой бог. Имя Волчьего бога у осетин — Тутыр.
Тутыр руководит волками, вдохновляет их на отважные поступки, на борьбу, но вместе с тем заставляет их голодать, наказывает их. В "Нартском эпосе" Тутыр сражается на стороне небожителей против нартов — богатырского народа. По приказу бога, Тутыр должен уничтожить стада нартов. (31)
Тутыр же злобный всех волков собрал,
К отарам нартским ночью подослал.
Надеялся Тутыр, что наконец
Лишатся нарты всех своих овец.
До решительной схватки нартов с небожителями Тутыр был очень благожелателен к нартам. Правда, он может наказать людей, нарушивших обычай приносить в жертву ему козла. Тутыр — покровитель нартов: так, нарт Сауайя был вскормлен волчьим молоком, а нарт Сослан закален в нем. (32)
Волчьи боги у индоевропейских народов и их функции. Они являлись не только пастухами волков, но и "по совместительству" богами других диких зверей лесов и полей, а часто богами домашних животных, богами богатства и изобилия. Как мы убедились, у осетин в "Нартском эпосе" Тутыр и Афсати (пастырь диких лесных животных) и Фалвар (бог домашнего скота) еще разделены. С развитием религии слияние богов с разными функциями в одном боге понятно: процветание растительного и животного мира, как и большое поголовье домашнего стада и запасы зерна вели сначала к изобилию, а позже к богатству.
Культ волка и Волчий бог в римской мифологии. У римлян существовал праздник Луперкалий в честь Волчьего бога Луперка. Он проходил в гроте Луперкалий на Палатинском холме в Риме и церемонию обслуживали двенадцать жрецов-луперков.
Предание гласило, что этот праздник учредили основатели Рима — Рем и Ромул. Праздник проводился 15 февраля, во время "волчьих свадеб". Богу приносили в жертву козла. После этого обнаженные луперки бегали вокруг Палатина в козьей шкуре, стегая встречных женщин ремнями, вырезанными из шкуры жертвенного козла. Это должно было способствовать появлению у них желанных детей. (33)
Со временем часть обязанностей Луперка забрал Фавн — бог лесов, полей, диких животных и домашнего скота, защитника стад от волков. Это заметно и потому, что Фавну стали приносить в жертву не только козла, но и собаку, символ плодовитости. Фавн сначала изображался с рогами и копытами, выдающими его происхождение. Позже — статным юношей. (34)
Особо следует подчеркнуть, что одной из основных функций Фавна стала охрана стад от волков. Такие же обязанности были возложены на всех Волчьих пастырей от осетинского Тутыра до русского Повелителя волков - Егория Храброго (35), и иконографической копией римского Фавна, а также рогатого и козлоного Лисуна (Лешего), разъезжающего на волке с пастушечьим бичом в руках (36). Иногда Лешего представляют и самого в виде Белого волка (37).
Это подтверждает мнение Е.М. Штаерман, историка Рима, что культ Волка эволюционировал от Луперка до Фавна (38). Считают (39), что Луперк — один из эпитетов бога стад Фавна. Но Луперкалии оставались праздниками очищения и плодородия. (40)
Сильван — еще один римский бог дикой природы, лесов. В период Республики на него были возложены функции бога земледелия, растительности и защитника земельных угодий. (41) В первоначальном своем значении Сильван (от лат. silva — "лес") аналогичен славянскому Лешему, лесовику.
Волчий бог в древнегреческой мифологии. У древних греков был свой бог — покровитель стад, лесов, полей. Его имя — Пан. Он входил в число олимпийских богов, хотя не жил на Олимпе. Олимпийцы ценили его могущество.
Пан соответствует Фавну в римской мифологии как покровитель стад и Сильвану — как покровитель лесов. Таково мнение крупнейшего знатока античной мифологии А.Ф. Лосева. (42)
Пана представляли козлоногим, с бородой и хвостом и с козлиными рогами. Пан — очень древний бог, и потому отношение к нему людей иное, чем к олимпийским богам. С одной стороны, Пан помогал охотникам в поисках добычи, и охотники могли отстегать Пана ядовитым растением в случае неудачи. (Налицо пережитки охотничьей магии палеолитической эпохи.) С другой стороны, Пану ведомы судьбы богов и людей, и боги лестью выманили у Пана тайну прорицания. В жертву Пану приносили козлов и овец. (43)
С развитием древнегреческого общества совершенствовались религиозные представления. Древние боги вытеснялись новыми и даже умирали. Античный писатель Плутарх, автор "Сравнительных биографий" передает рассказ некоего корабельщика, который плыл мимо одного из островов и услышал божественный голос: "Тамус, когда ты прибудешь в Палодес, не забудь объявить, что великий бог Пан умер!". Тамус так и сделал по прибытии в Палодес, и весть об этом была встречена всеобщим плачем. (44)
В образе древнегреческого Пана мы также наблюдаем несколько этапов эволюции Волчьего бога: тотем (обеспечение охотничьей удачи), предводитель волков, страж и покровитель домашних стад.
Волчий бог в славянской мифологии. Это — "хозяин леса и зверья", Леший, Лесовик, Полисун.
Его имя, как и имя римского Сильвана, образовано от слова "лес". Славянский Леший связан с волками, как связан с ними римский Луперк. Леший руководит волками, распределяя добычу между ними, кормя их хлебом и сыром.
У белорусов роль Волчьего пастыря возлагается на мифического властелина лесов — Полисуна, которого народная фантазия изображает мохнатым и с козлиными ногами (45), а это ни что иное, как портрет Пана или раннего Фавна.
По хорутанским преданиям, Волчий пастырь (пастух) выезжает верхом на волке, имея в руках длинный бич, или шествует впереди стаи волков и усмиряет их дубинкой, а иногда сам превращается в волка. (46)
В.А. Гура, описывая полное подчинение волков Лешему, который кормит их, "как своих собак хлебом", приводит предания, где Лешего представляют и самого в виде Белого Волка. (47)
Обращает на себя внимание необычный, белый цвет Волка. Прямые параллели этому мы находим в тюркском героическом эпосе.

Источник

Гипнос (G p n o z) · бог сна и сновидений, сын богини Никты или Нюкты (Ночи), младший брат-близнец бога смерти Танатоса, богинь судьбы мойр (по другим источникам - эриний или кер), Немесиды; любимец муз. Отец бога сна Морфея.
По словам Гесиода, на сон и смерть никогда не взирает Гелиос, - оба брата живут в аиде, глубоко под землей. Гипнос спокоен, тих и благосклонен к людям в противоположность беспощадному Танатосу. Гипнос с помощью своего непременного атрибута - мака - мог усыплять и приносить сладкое успокоение всем, даже великому Зевсу и другим богах.
У Гомера Гипнос обитает на острове Лемнос. Зевс прибегает к его помощи, исполняя обещание, данное Фетиде, наказать Агамемнона за оскорбление, нанесенное ее сыну Ахиллу. Громовержец посылает Гипноса к Агамемнону, чтобы тот, явившись вождю ахейского войска в облике наиболее уважаемого им старца, Нестора, сообщил ему, что богам угодна его победа, а Троя уже находится на краю гибели (Гомер "Илиада", II 5-34).
Когда Гера замыслила козни против Зевса, уговорив Гипноса усыпить его, пока она преследовала Геракла. От гнева Зевса Гипнос был спасен своей матерью, которую верховный бог не решился оскорбить. Опасаясь Зевса, Гипнос превращается в птицу и во второй раз нагоняет сон на бога, соблазненного Герой, чтобы не дать ахейцам возможность победить в сражении. В награду за содействие Гера обещает в жены Гипносу младшую из харит - Пасифею.
Овидий в "Метаморфозах" описывает пещеру в Киммерийской земле, к северу от Черного моря, где царят вечные сумерки и откуда вытекает родник забвения (Лета). Перед входом в пещеру раскинулось огромное маковое поле. В центре этой пещеры на прекрасном ложе покоится бог сна, его глаза вечно прикрыты. Его окружают полупрозрачные бестелесные и бесформенные создания - сновидения, а также сыновья, божества сновидений: Морфей, подражающий людям, Фобетор, подражающий животным, птицам и змеям и Фантаз, являющийся спящим людям в виде предметов и вещей окружающего их мира - воды, деревьев, земли, камней и т.п.

Источники:
Словарь античной мифологии
Новые мифы
Википедия

Иш Таб (Икстаб)
Согласно Диего де Ланда слово Икстаб (повешенная женщина) означало была на языке майя богиню самоубийства. В обществе майя, самоубийства, особенно самоубийства через повешение, при определеннх условиях считались почетной смертью. Богиня Исктаб сопровождала самоубийц в рай (таким образом выступая в роли проводника в царство мертвых). Образ мертвой женщины с веревкой вокруг шеи из Дрезденского Кодекса принято считать изображением богини. Поскольку это изображение помещено в раздел, посвященный затмению солнца и луны, то, возможно, оно также является символическим образом лунного затмения и его тяжелых последствий для женщин. Другие изображения богини Икстаб науке неизвестны.
Жертвоприношения (хотя и не в таком объеме как у ацтеков) были обычным явлением для майя. Жертвами могли быть как животные, так и люди, при чем жертва могла самостоятельно пойти на смерть или быть пленником.
Иш Таб покровительствовала как и ритуальным самоубийцам, так и людям решившим закончить жизнь суицидом не по религиозным причинам.
В целом майя не относились к самоубийцам как к грешникам, а в определенный период самоубийство стало приравниваться к жертве и считаться такой же доблестью, как гибель на войне…
Обычно Иш Таб изображалась в образе повесившейся женщины (считалось, что она весит на ветвях  райского дерево и служит проводником душ умерших в рай).
Мифология майя высоко ценила роль Иш Таб, возможно подобное отношение к суициду стало одной из причин упадка цивилизации майя, ее озлобления и ожесточения, что в конечном итоге стало дополнительным фактором гибели майя при появлении европейских завоевателей…

Источники
http://umythology.net/bogi/1378.html
http://lenta2012.ru/pulsblog/1761_iksta … maiya.aspx

Е.С. Острирова
Эволюция мифа о Иш Таб и Табай
Советские мифологи (Ю.В.Кнорозов, Р.В. Кинжалов), как и их западные коллеги второй половины 20 века, реконструируя мифологические представления индейцев майя постклассического периода (IX-XVI вв.), использовали преимущественно материалы так называемых «кодексов» - жреческих требников, которые, возможно, служили для толкования природных явлений и использовались для организации сельскохозяйственных работ. «Кодексы» предоставляют как иконографические, так и пиктографические материалы. Так же для реконструкции  привлекались надписи и изображения на керамике, стелах и т.п. Слишком мало целостных нарративных источников, которые хоть как-либо давали бы нам представление о мифологических представлениях того времени. Например, такой мифический персонаж как Иш Таб известен нам исключительно по изображению в Дрезденском «кодексе» (майяской рукописи XIII века). Надпись на так называемых «таблицах затмений» Дрезденского «кодекса», сопровождающий этот рисунок, к сожалению пока не прочитан. Несмотря на такую скудность материала, этот женский персонаж с закрытым глазом и трупным пятном на лице, изображенный висящим в петле, был назван богиней Иш Таб. В переводе это имя звучит как «веревочница»1, «имеющая дело с верёвкой»2. В результате сложилось устойчивое мнение о том, что богиня Иш Таб покровительствовала повесившимся и принимала их в раю бога дождя. Этот рай находился на небесах, в центре мира, в тени ветвей Зеленого дерева «Йаш-че», которое в легендах майя часто ассоциируется с сейбой3.
Но кроме того, о  так называемой богине упоминал хронист XVI века монах-францисканец Диего де Ланда, автор книги «Сообщение о делах в Юкатане». В  главе XXXIII, говоря о загробной жизни в представлении майя того времени, он рассказывал, что «в этот их рай шли те, которые повеселись. И потому были многие, которые из-за небольшой печали, тягости или болезни повесились, чтобы избавиться от них и идти блаженствовать в свой рай, где, говорили они, выходила их принимать богиня виселицы, которую они называли Иш Таб»4. Именно на основе вышеназванных материалов (прежде всего трупного пятня на изображении - символа смерти) исследователи отнесли ее к божествам смерти. Однако, по мнению Ю.В. Кнорозова, она была скорее положительным персонажем, т.к. всё-таки провожала мертвых в рай и, следовательно, была «райской богиней» 5.
  В майяском обществе постклассического и раннеколониального периодов (IX-XVI/XVII века), которое и описывал Ланда, самоубийство считалось вполне приемлемым способом ухода от жизненных неурядиц. Индейцы вешались из-за легкого уныния, из-за мелких неприятностей. Данный поступок заставлял даже уважать того, кто покончил с собой. Это, по их мнению, была возможность перейти к лучшей жизни, где их ждет множество наслаждений и награда за прошлые беды и страдания6.
  Поэтому мнение Кнорозова о том, что по представлениям майя богиня Иш Таб была благожелательным божеством, вполне обосновано.
  В изучении пантеона майя было отмечено такое явление, как синонимичность имен многих божеств, характеризующее мифологическое мышление традиционных культур. Этот факт объясняется прежде всего практикой табуирования сакральных объектов, связанной с особым отношением  древнего человека к слову как сакральному объекту или даже субъекту7. С этой же проблемой мы сталкиваемся и при изучении образа Иш Таб.
   Иш Таб можно рассматривать как уникальный персонаж, не имеющий очевидной связи с известными нам богинями пантеона майя того времени. Действительно, образы таких богинь как Иш Чель (богиня Луны, покровительница женщин, врачевания и т.д.), Иш Чебель Яш (покровительница женских занятий), Иш Кан Леош (богиня маиса) перекликаются и имеют единые корни, восходящие к архаическому образу Праматери и Богини Луны, а Иш Таб кажется обособленной от них. Но, при исследовании не только ее роли в пантеоне (о которой нам известно крайне мало), но так же этимологии ее имени, связанного с ней ассоциативного ряда и т.д., мы не можем игнорировать тот факт, что комплекс представлений о Иш Таб и ее функциях восходит к древнейшим духовным (прежде всего, космологическим) системам, лежащим в основе мифологических представлений индейцев майя. Образ веревки восходит к образу змея («пернатого змея»), то есть Млечного Пути – творца всего сущего и нити судьбы. По космологии майя, это также мост между мирами, между жизнью, смертью и следующей жизнью, следовательно, он связан с идеей реинкарнации. В то же время, в реинкарнационном аспекте можно рассматривать и мировое древо. Это не только центр Вселенной, но и звено, связывающее реальный и потусторонний миры. Таким образом, мы видим, что Иш Таб, как и остальные божества майяского пантеона, напрямую связана с древнейшими основами духовных представлений, некими ключевыми символами, обозначения которых часто встречаются в именах богов. Например, существует мнение (в свое время выдвинутое Кнорозовым), что синонимичны имена богинь Иш Таб и Иш Кан Леош (точнее Иш Кан). Имя Иш Таб («верёвочница») может быть связано с  именем Иш Кан, т.к. "кан" часто переводится как "веревка"8.  Некоторые исследователи (Э.Томпосона, Р.В. Кинжалов) писали о связях имен, а так же часто и о дублировании функций Иш Таб и богинь Иш Чель, Иш Чебель Яш, Иш Кан Леош9. Возможно, появление этих гипотез связано с проблемой недостаточной исследованности роли женских божеств майского пантеона.  Как мы видим, изучение образа этой героини и истоков его формирования строится преимущественно на основе лингвистических данных (этимология имени), а так же на анализе ее изображения.
  Но все же недостаток материала, а так же последующее развитие традиции о Иш Таб заставляет сомневаться в том, что этот персонаж действительно обладал божественными функциями в сознании индейцев. В майяском обществе последних доколониальных веков бытовали как официальная жреческая мифологическая традиция,  напрямую связанная с календарной системой, а так же глубочайший пласт народных преданий, которые даже смогли пережить завоевание и христианизацию.
  Что касается позднейшего развития традиции о Иш Таб, то особый интерес вызывает проблема взаимосвязи образа богини Иш Таб постклассических рукописей и легендарной героини майяской устной традиции (бытующей и в наши времена) Штабай (Табай).  Табай так же встречается у Диего де Ланды. В уже упомянутой главе «Месяцы и праздники», в разделе «Август» после праздника Ихкиль Иш Чель («купание Иш Чель») рассказывается о том, что «днем позже собирались охотники в дом одного из них и приводили с собой своих жен… Приходили жрецы и изгоняли демона, как обычно. Изгнав [его], они помещали посредине принадлежности для жертвы курением, новый огонь и голубую мазь. Охотники призывали с благоговением богов охоты Аканум, Сухуй-Сип, Табай и других…»10. В комментариях к «Сообщению о делах в Юкатане» Кнорозов приводил точку зрения  Р.Л. Ройса по поводу сущности этого божества: «Табай (Zuhuy Zip Tabai)– в охотничьих преданиях «девственная обманщица, заставляющая промахнуться»11. А в Юкатекской энциклопедии даётся немного иной перевод такого же автора: “дева (девственница), вводящая в заблуждение (завлекавшая) тех, кто заблудился”12. Но сам Кнорозов переводил имя этого божества иначе: Табай – «перехитряющий [зверя]»13. То есть, по его мнению, это мужеское божество, к тому же явно благожелательное охотникам. Возможно, в жреческой традиции действительно был такой охотничий бог, но нельзя отказываться и от перевода Ройса. К тому же, если гипотетически согласиться с прямой связью между Иш Таб и Табай, то следует отметить мнение исследователя Бринтона, приводимое в Юкатекской энциклопедии, который, кроме всего прочего, считает Иш Таб богиней охотничьих трофеев.
Возможно, не было никакой прямой связи этих божеств с охотой. Скорее дело в том, что обе они прежде всего ассоциировались с сейбой. Рай, в который провожала повесившихся Иш Таб, находился, по представлениям древних майя, на ветвях огромного дерева – сейбы; легендарная героиня Табай, ставшая особо популярной в колониальный период, была напрямую связана с сейбой. А для охотников помощь леса и лесных духов, в нём обитающих, была крайне важна.
    По колониальным и современным преданиям, Табай – это прекрасная юная девушка, которая по ночам в лесу завлекает к себе мужчин, которые либо больше не возвращаются, либо возвращаются домой, не помня ничего, что было с ними раньше. Это довольно типичная для многих народов мира легенда. Но у майя так же бытует мнение о том, что Табай любит запутывать дороги идущим. Например,  индейцы тохолабаль до сих пор верят, что Штабай (они часто называют её Пахкинтах (Pajkintaj)) по ночам сидит на дереве ocote (во многих легендах она сидит на сейбе), расчесывает свои длинные волосы и зовет мужчин, дороги которых она запутала, и даже собака не сможет отыскать верный путь; мужчины ищут её, им кажется, что вдалеке они видят фигуру любимой, и они идут вслед за ней, всё больше сбиваясь с пути. Плутая по лесу, они сходят с ума и, ища смерти,  кончают с собой, утопившись или сбросившись с обрыва. Чаще всего в легенде присутствует любовная интрига, и внимание обычно акцентируется именно на противоречивости этого образа: юная красавица несёт с собой смерть и разрушение для всякого, кто полюбил её или просто пошёл на её зов. Совершенно идентичный миф существует и майя полуострова Юкатана. Конечно, и в мифологии других народов есть не мало подобных героинь (например, славянские русалки), но всё же стоит отметить насколько сильно в майской мифологической традиции представление о противоречивой женской природе, о сочетающихся в ней началах рождения и разрушения.
    Безусловно, это демонический образ. Например, исследователи Вильяс Рохас и Редфильд приводили в своей совместной работе (Chan Kom: Una villa maya) легенду современных майя, согласно которой индейцы отождествляют Табай со змеёй (cauy-ican). Более того, во многих мифах и преданиях Табай связана с загробным миром (причем не с раем, а с адом), в который она и отправляет свои жертвы14.
    Но особенно важно то, что Табай по легендам иногда изображается злобной старухой (образ чем-то напоминающий славянскую Бабу-Ягу). И по мнению исследователя Ф. Лигорреда, именно эту героиню следует считать богиней Иш Таб, переродившейся под влиянием устной традиции и сопротивления христианизации: образ чарующей и уводящей по веревке в небо Иш Таб трансформировался в ужасную старуху Штабай, которая сбивает мужчин с пути и не дает им шанса вернуться назад живыми. Возможно, автор и прав, но всё же следует принимать во внимание тот факт, что образ молоденькой Штабай в мифах и легендах колониального времени встречается чаще.
    Диего де Ланда, скорее всего, описывал ещё не принявшую демонический образ героиню, которая была связана с охотой и сейбой. Но позже под давлением католической церкви, христианизации, которую не пережило большинство майяских божеств (их функции впитали в себя католические святые или же они вообще исчезли), именно Иш Таб была перенесена в устные предания, которые пережили не один век. Почему именно она? Возможно, это было вызвано тем, что функции Иш Таб, которая считалась благожелательной по отношению к людям, шли вразрез с догматами христианской церкви. Самоубийство по христианскому учению – один из тяжелейших грехов, а в обществе древних майя оно не порицалось и не порицается до сих пор. И из-за сопротивления подчинению культуры и образа жизни христианским нормам, этот персонаж доколониального времени, даже потеряв былые функции, стал одним из самых «любимых» по легендам индейцев майя колониального и современного времени. Но кроме того можно предположить, что и до завоевания эта героиня принадлежала скорее к устной традиции, нежели официальной жреческой. По крайней мере предания о ней явно были популярны и до завоевания, что и было зафиксировано Диего де Ланда.           
Ключевые богини пантеона постклассического времени, в основном, были божествами жреческой религии и, возможно, не имели «глубоких корней» в мифологических представлениях самих майя. Их «положительные» функции в процессе синкретизации «перешли» к христианским святым, ставшим у индейцев покровителями селений и родов, а «отрицательные» – унаследовали герои и героини устной традиции, вобравшие в себя черты древних божеств, которым майя приписывали свои беды и несчастья, которых всегда боялись и почитали одновременно.
Образ Штабай впитал в себя бытовые, полумифические страхи, поверья, связанные с сельвой и  отразившиеся в сказках и легендах колониальных и современных майя.

Кнорозов Ю.В. Пантеон древних майя. М., 1964.
Кнорозов Ю.В. Пантеон древних майя. М., 1964.
Рус А. Народ майя. М., 1986. С.173.
Ланда Д. де. Сообщение о делах в Юкатане. С.188.
Кнорозов Ю.В. Письменность индейцев майя. М.,Л.,1963.
Enciclopedia Yucatanense. – T.2. Mйxico.,1977. Р.129
Христофорова О.Б. Логика толкований: Фольклор и моделирование поведения в архаических культурах. М., 1998. С.46.
Ершова Г.Г. Лирика древних майя// Латинская Америка. 1982. №9. С.108-133.
Рус А. Народ майя. М., 1986. С.168.
Ланда Д. де. Сообщение о делах в Юкатане. С.188.
Кнорозов Ю.В. Комментарии к «Сообщению о делах в Юкатане» Диего де Ланды. М.,1955. С.245.
Enciclopedia Yucatanense. – T.2. Р.129
Кнорозов Ю.В. Иероглифические рукописи майя. С.238.
Rosado C., Rosado Rosado G. La Xtabay. Mujer, sensualidad y poder en un mito maya un acercamiento a los arquetipos femeninos. Mйrida, 2000// http://www.uady.mx. Р.5.

Материал размещен на сайте при поддержке гранта №1015-1063 Фонда Форда.

Источник:
http://www.ruthenia.ru/folklore/ostrirova1.htm

В ирландской мифологии богини войны образовывали тройственный союз. В него входили Морриган («Королева Призраков»), Бадб («Ворона»), к которым присоединялись то Немайн («Паника»), то Маха. Поскольку они нередко отождествляются друг с другом, то можно сделать вывод, что в действительности они появились в результате утроения одного и того же божества (как тройная Бригита), тем более что в мифах время от времени встречаются упоминания о трех Морриган.
Морриган зачастую принимает вид молодой красавицы. В таком облике она являлась королю Нуаду во время первой битвы при Маг Туиред и герою Кухулину в саге «Похищение быка из Куальнге». Перед Дагдой накануне второй битвы при Маг Туиред Морриган предстала как женщина, стоящая одной ногой на южном, а другой на северном берегу реки Униус (в Коннахте); девять прядей распущенных волос спадали с ее головы. Место их свидания стало называться «Супружеским Ложем».
Несмотря на красоту и любвеобильность, Морриган — грозная богиня войны, способная принять устрашающий облик; ее возлюбленные — великие воины, которым она помогает выиграть сражение. Так, она вселила в сердце Нуаду великую воинскую ярость, а потом облетела поле битвы, приняв образ вороны. Отвергшему ее Кухулину Морриган пригрозила, что, когда он будет сражаться у брода, она появится в виде угря и обовьется вокруг его ног, или превратится в серую волчицу, которая погонит на него стадо скота, или, наконец, нападет на него в образе красной телки, ведущей за собой множество разъяренных коров. В ответ Кухулин пообещал женщине раздробить ей ребра, выбить ей глаз камнем из пращи, сломать ей ногу булыжником. Кухулин также предупредил ее, что она останется искалеченной, пока не благословят трижды. Морриган привела в исполнение свои угрозы. Но Кухулин не остался в долгу: он раздробил ребра угря, выбил глаз серой волчице и сломал ногу красной телке. Вскоре герой встретил сгорбленную, хромую и слепую старуху, доившую корову с тремя сосцами, и попросил у нее молока. Она дала ему молока из каждого из трех сосцов, и каждый раз он ее благодарил и благословлял. После первого благословения она выпрямилась, после второго обрела зрение, после третьего ее искалеченная нога срослась. Это была Морриган, и Кухулин своими благословениями исцелил ее.
Морриган, как и другие богини войны, не выходит на поле боя с оружием в руках. Она влияет на ход сражения при помощи магии. Например, перед началом второй битвы при Маг Туиред она пообещала Дагде уничтожить вражеского вождя, «иссушив кровь в его сердце и отняв почки доблести». О другой богине войны в «Похищении быка из Куальнге» говорится: «Немайн, то есть Бадб, привела в такое смятение войска, что четыре ирландских провинции перебили друг друга своими собственными копьями и мечами и сто воинов умерли от ужаса в эту ночь».
Богиня войны Бадб не только принимает фантастический облик, но еще и приводит с собой загадочного спутника. В саге «О похищении коровы Регамны» рассказывается, что однажды ночью Кухулин был разбужен ужасным криком. Герой бросился вон из дома, взошел на колесницу и поехал на крик. Вскоре он увидел приближающуюся колесницу, в которую была запряжена одноногая лошадь красного цвета. Дышло колесницы протыкало ее насквозь, так что его конец выходил изо лба лошади и там держался.
На колеснице сидела женщина с красными бровями, в красном плаще и красном платье. Плащ ее свисал между колесами и мел землю. Рядом с колесницей шел высокий мужчина в красной одежде. Он нес на плече копья и вилы и гнал впереди себя корову. Кухулин, в обязанности которого входило сторожить скот Уладского королевства, потребовал вернуть похищенную корову. В разговор с ним вступила женщина. «Почему женщина, а не мужчина отвечает мне?» — спросил герой. «Это не мужчина», — ответила женщина. «Конечно, он не может называться мужчиной, — сказал Кухулин, — потому что мне отвечаешь ты, а не он». Затем он осведомился, как зовут странных спутников. «Зовут этого мужчину Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник», — сказала женщина. «Женщину, с которой ты говоришь, — сказал мужчина, — зовут Острие, Тонкие Губы, Короткие волосы, Глубокая Заноза, Сильный Ужас». В конце концов, раздраженный сарказмом женщины, герой вскочил на ее колесницу, и тут весь экипаж исчез, осталась только черная птица — богиня Бадб.
В других мифических рассказах встречается та же самая пара, которой приданы еще более ярко выраженные демонические черты. В саге «Разрушение Дома Да Дерга» король Конайре встретил одноногого, однорукого, одноглазого человека с черными, жесткими, как иглы, волосами и очень длинным крючковатым носом. Этот человек держал в руках раздвоенный шест, а на плечах нес черную опаленную визжащую свинью. За спиной у него стояла широкоротая, огромная, угрюмая, уродливая женщина с таким же носом, как у ее спутника, и со свисающей до колен нижней губой. Вечером того же дня в дом короля постучалась и попросила гостеприимства женщина, очень похожая на эту: «Длинными, словно ткацкий навой, были ее голени. Серый волнистый плащ был на той женщине, волосы ее спускались до колен, а губы свисали на одну половину лица». Когда ее спросили, как ее зовут, то она, стоя на одной ноге, пропела заклинание, содержавшее тридцать одно имя, среди которых были Немайн и Бадб.
Богини войны часто смешиваются друг с другом. Так, имя Немайн оказывается одним из имен Бадб. Хотя, как правило, во время сражения в виде черной вороны появляется именно Бадб (чье имя и означает «ворона битвы»), но на поле первой битвы при Маг Туиред в этом облике является Морриган. А в саге «Похищение коровы Регамны» Бадб угрожает Кухулину напасть на него в тех же обликах, что и Морриган в «Похищении быка из Куальнге».
Как уже говорилось, в группе трех богинь войны вместо Немайн иногда выступает Маха. В ирландских мифах упоминаются три Махи. Все они являются эпонимными богинями. Первая из них была женой Немеда, предводителя одной из первых рас мифических переселенцев в Ирландию. Ее имя носит то из 12 расчищенных Немедом долин, где Маха погибла. С двумя другими Махами мы уже знакомы. Вторая — это Маха с рыжей гривой, которая боролась за верховную власть в Ирландии: воевала со своими соперниками, соблазняла их с помощью магии, выходила за них замуж, обращала в рабство и в конце концов принудила их построить королевскую крепость. Третья — это явившаяся из Другого Мира жена крестьянина Крунху, состязавшаяся в беге с лошадьми короля Конхобара.
Благодаря ей столица Улада получила свое название — Эмайн Маха.
Все три Махи принимали участие в создании физического облика Ирландии и в формировании зачатков цивилизации в стране. В то же время все они — богини войны. Первая Маха была женой военного вождя. Воинственный характер второй Махи проявляется очень ярко, и, как настоящая богиня войны, она воздействует на своих врагов с помощью чар. В образе третьей Махи, жены Крунху, наиболее отчетливо выступают черты богини процветания и плодородия, покровительствовавшей родам. Однако в легенде о ней есть один эпизод, имеющий непосредственное отношение к войне. Умирая, Маха прокляла мужчин Улада, заставивших ее принять участие в роковом для нее состязании: «За причиненное мне зло каждый раз, когда на вас будут нападать враги, вы будете испытывать муки, подобные родовым. И будут длиться они четыре дня и пять ночей или пять дней и четыре ночи — и так — девять поколений». Проклятие сбылось — воинов Улада поразил так называемый «недуг уладов». Например, когда войска Коннахта во главе с королевой Медб подошли к границам Улада, его защитники, страдающие как при родах, лежали без сил. И только Кухулин, не подверженный «недугу», смог встать на защиту Улада.

Широкова Н. С.  мифы кельтских народов. М.: Астрель, Аст, Транзиткнига, 2005